К Международному дню театра! Рубрика: Легенды Театра Чехова
Интервью Юрия Андрющенко, в котором он делится воспоминаниями о народной артистке, художественном руководителе ГРДТ имени А. П. Чехова Нелли КАМЕНЕВОЙ
— Нелли Ивановну Каменеву называют великой и легендарной. И актрисой, и человеком. Что, на ваш взгляд, вкладывают люди в эти эпитеты по отношению к ней? И каким должен быть человек, к кому они применимы?
— Это определяется отношением к профессии. Прежде всего. Безусловно, что это и дар, и талант. Либо он есть, либо его нет. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но без труда, без отношения, без бесконечного служения не получится ничего. Нелли Ивановна была таким человеком. Театр был для нее жизнью. Я это видел. Те, кто с ней общался, видели. Какие бы ни велись разговоры про жизнь, про что-то другое, все равно все это было связано с театром, вращалось вокруг театра.
Мне не очень нравится это понятие – великая. Это что-то такое хрестоматийное, что-то такое… Как икона некая. А она все-таки была живым человеком. Поэтому к ней эта формулировка — великая… Легендарная. Да. Потому что она всей своей жизнью доказала, и даже уходом, что она – легенда.
— В каком из спектаклей она вам запомнилась больше всего?
— Она везде была хороша. Еще будучи студентом, я ходил на спектакли. Я помню ее Филумену Мартурано. Меня всегда поражал ее тембр голоса. Когда впервые услышал, было какое-то шоковое состояние. Потом постепенно к этому привыкаешь. Но, конечно, уникальный тембр.
Уже лучше я ее помню, когда меня и моих сокурсников приняли в труппу в 1991 году. И как раз в том году у нее был юбилей — 60 лет. А она очень любила отмечать все свои юбилеи. То есть круглые даты обязательно. И еще круглые даты творческой деятельности. Это тогда было нормой, все отмечали юбилеи. И Сергей Александрович Тиранин, и Всеволод Сергеевич Гаврилов, и Вячеслав Федорович Мадан, и Зинаида Ивановна Чеботарь. Все.
Фото их спектакля «Странная миссис Сэвидж»
А Нелли Ивановна всегда готовила какой-нибудь спектакль к этой дате. И к своему 60-летию она пригласила Илью Филипповича Шаца, с которым они общались еще задолго до того. Дружили домами, семьями. Она пригласила его для постановки спектакля «Молочный фургон не останавливается больше здесь» по пьесе Теннесси Уильямса. Это был ее бенефисный спектакль. И вот с этой работы я ее уже хорошо помню. Я даже какие-то фразы до сих пор помню. Как она их произносила.
— Какие, например?
— Ее героиня постепенно уходит из жизни. В какой-то момент герой просит ее снять с пальцев кольца. Нелли Ивановна снимала кольца и произносила своим низким голосом: «Кольца впиваются в пальцы». И это было совсем не про кольца. Это было про нажитые грехи и прожитые годы. Потом в «Дикаре» Алехандро Касона у нее была интересная работа. Она играла одну из сестер.
— А спектакли, где вы играли вместе? Совместные работы?
— Самое-самое — это, конечно, «Обещание на рассвете» Ромена Гари. Мы вдвоем. На малой сцене. Причем, я туда попал случайно. Мы репетировали параллельно «Безымянную звезду» с Петру Вуткэрэу. А она с Сильвиу Фусу делала этот спектакль. И с актером Юрием Сувейкэ. У них уже были готовы декорации, сшиты костюмы. Все-все-все было готово. Они уже шли на премьеру.
И где-то примерно за неделю Юра заболел. И чтобы спасать ситуацию… Кто? Я. Кто быстро учит текст? Я. Давай, вперед! Дали текст, и так за неделю, может быть, за дней десять, максимум, я ввелся в спектакль. И мы играли его до самого ее ухода из жизни в 2007 году. Она потрясающий была партнер. Потрясающий!
— Что такое потрясающий партнер?
— Это когда он с тобой. Это когда глаза в глаза. Это когда слышит, реагирует. Это редко… Сейчас как-то больше каких-то механических вещей происходит. А вот когда глаза в глаза, душа в душу… Этого стало мало. По крайней мере, то, что я наблюдаю.
Фото их спектакля «Обещание на рассвете»
— Она была для вас учителем?
— Да. Безусловно. Знаете, она была частью того поколения, которое я застал, на которое я пришел. Они были все в силах. Они вели репертуар. И Гаврилов, и Тиранин, и Кирюханцев, и Хромова, и Бабкина, и Кириллова, и Черных, и Миликов, и Умрихин. Я их застал.
Они все, и, Каменева особенно пыталась всегда удерживать уровень театра. И когда была художественным руководителем, и даже когда не была худруком. К ней всегда прислушивались, она была авторитетом. А это зависит от личности, от ее качеств.
Я помню, мы вошли в коллектив, где были устои, где были традиции, где было отношение к профессии, к сцене, как к чему-то святому. Нам не позволяли заходить в несменной обуви. Не дай Господь! Ни в головном уборе. И мы как-то это все соблюдали.
Да, действительно она была авторитетом. Я ее любил. Потом у нас были довольно теплые отношения, можно сказать, дружеские. Мы созванивались.
— А о чем вы говорили?
— Да о многом. О театре… Что-то она рассказывала из жизни, из своей, из театральной. Мы много времени проводили в ее гримерке, в кабинете. Она бесконечно курила и что-то рассказывала. Она была рассказчицей замечательной! Учила самой своей жизнью профессии. Мы были хорошими учениками в том смысле, что, наблюдая, перенимали все лучшее, начиная от отношения к профессии, к театру, и заканчивая правильной речью, тем, как себя вести на сцене, как подавать себя. Это были какие-то вещи, о которых нам не рассказывали в институте.
— Она была принципиальным человеком?
— Да. Конечно. Если что-то было ниже уровня, который тогда был, уровня ее личной культуры, ее личного понимания, а поверьте, у нее был прекрасный вкус и высокий уровень. И если это не соответствовало ее взглядам, то все… Но при этом она была дипломатом. Она умела объяснить, почему это не так, а вот так, и где нужно поправить, и что нужно поправить.
— Что она терпеть не могла?
— Терпеть не могла наплевательское отношение. Халтуру. Когда она была худруком, уже близко к концу, у нее были проблемы с коленями, с сердцем, давление, куча болячек. И жила она на 7-ом этаже. И там часто не работал лифт. Но она не ленилась прийти в воскресенье, в свой выходной день, в театр и посмотреть сказку. Потом собирала нас, просила, чтобы остались после поклона на сцене. Выходила и говорила какие-то свои замечания. У кого-то речь хромает, у кого-то еще что-то. Это не было наездом. Это были корректуры, замечания, которые надо было слушать и запоминать.
Фото их спектакля «Странная миссис Сэвидж»
— Насколько я знаю, спектакль «Александр Вертинский. Бал Господень» был создан при ее активном участии.
— Да. Она была на каком-то очередном фестивале. Кажется, Нелли Ивановна с Ахматовой ездила тогда в Одессу. Это был примерно 2005 год. Там она увидела этот спектакль. А мы уже как-то говорили на эту тему. Она даже мне предлагала, что надо бы вам что-то такое по Вертинскому: «Давайте я сделаю композицию». Она умела это делать, кстати.
Но все как-то не доходили руки. Я был занят плотно в репертуаре. И вот появляется просто такая судьбоносная вещь. Нелли Ивановна договорилась, ей привезли сюда печатный вариант текста. Тогда еще не пользовались для этого интернетом. И дальше уже была работа.
— Когда вы начали репетировать Вертинского, она принимала в этом участие?
— Да, да, да. Во-первых, это была ее энергия изначально. И, конечно, сотрудничество. И с Владимиром Федоровичем Сливинским, потому что он Вертинского видел вживую. Кстати, Каменева тоже его видела вживую, когда он в Кишинев приезжал. Они его застали еще. И Владимир Федорович был еще из той культуры музыкальной. Он все это хорошо понимал, чувствовал, очень много показывал, рассказывал. Показал даже этот жест – «ваши пальцы пахнут ладаном». Это жест исторический. Жест Вертинского.
И Нелли Ивановна приходила на репетиции. Она не была назойливой, Боже упаси. Мы работали с режиссером, с Сильвиу Фусу. С текстом отдельно. С музыкальным рядом отдельно. Но она приходила, мы ее приглашали, показывали какие-то куски. Мы так были увлечены этой работой! Нам все это так нравилось!
И как-то в порыве этом творческом мы решили, нет, нельзя делать антракт. Вы что? Какой антракт? Рвется ткань спектакля. Там же все по нарастанию. События, события… Нет. И мы сказали — будем играть три часа. Почти три часа. Тогда текста было больше. Там, например, был огромный кусок про женщин. Про Санину, которая считается музой Вертинского. Такая была известная художник-модельер.
И вот мы показали ей прогон. И мы ее, по-моему, не предупредили, что без антракта. Как бы разговоры шли: антракт-не антракт, делать-не делать. Малый зал. Материал специфический. Как это ломать все? И решили – не делаем. Она пришла. Сидела, сидела, сидела. А мы все продолжали. И она практически психанула. Встала, вышла из зала. И сказала: категорически нет. Без антракта не играть. Категорически. Вы что? Людям надо вздохнуть. Отдохнуть. Надо осмыслить. Вы загружаете зрителя. И потом, людям надо элементарно кое-куда сбегать. Ну как же? В общем, мы так, нехотя, мы же были крутые с Фусу профессионалы, ну, ладно, раз вы типа настаиваете, будет с антрактом. И потом уже, когда я играл, я понял, что да, антракт был необходим. И она была права. Как всегда. Она чувствовала эти вещи.
Конечно, она благословила. Сказала: «Юрочка, вы будете играть этот спектакль всю жизнь. Это такой материал, в котором вы будете с возрастом только набирать». Но я же был тогда моложе. И даже не думал, что буду взрослеть и стареть.
Она приходила фактически на все спектакли. Это было недолго, потому что через год она умерла. У меня есть свои заморочки перед спектаклем. Как я готовлюсь. Я начинаю паниковать, когда только в репертуаре появляется название. И у меня начинается уже вот это все.
— Почему?
— Потому что страшно, что вы думаете? Это страшно.
— Что именно? Чего вы боитесь?
— Не знаю. Всего. Это всегда как первый раз. Каждый раз как новый. Хотите верьте, хотите не верьте. Но я начинаю фактически, ну не то, что с нуля, но почти с нуля. И когда заканчиваю, то все. Вот он был и все, умер. Вот тут он закончился, в этой точке.
— Каждый раз как маленькая жизнь?
— Да. Но по-другому и нельзя. По-другому не получится. Потому что материал такой. Он требует. Здесь нельзя снижать планку. Это же какая высота! Все, что делал этот человек, все, что творил, как он жил.
— А что Нелли Ивановну трогало? К чему она трепетно относилась?
— Трогала искренность, безусловно.
Естественно, работа была на первом месте. Но она очень любила компании, застолья. У нее была знаменитая рюмочка, которую она всегда брала на банкеты. Серебряная. И пила исключительно из нее. Это была ее норма. Не знаю, сколько там было – 30-40 граммов. Брала ее, когда шла на какие-то мероприятия, которых тогда было много и часто. И премьеры отмечались, и дни рождения, и юбилеи. Открытие и закрытие сезона, безусловно. Праздники — новогодние, 8 марта. Все отмечалось. И отмечалось всем коллективом. Иногда засиживались до пяти утра. При этом она всегда была в форме. Всегда комильфо.
Еще она говорила, у меня дома может не быть хлеба, но у меня всегда есть селедка в холодильнике. И соленые огурцы.
У нее были любимые вещи. Перстень, который она никогда не снимала. Серебряный с рубином. И шаль. Она в ней на многих фотографиях.
Она умерла в феврале. Накануне она готовилась к свадьбе внука, которая должна была быть в марте. В доме, где она жила, был магазин «Маркиза». И она в этом магазине купила себе платье, в котором ее похоронили. Купила платье для свадьбы.
У Каменевой была такая традиция. По случаю каких-то дат, дней рождений или дней ухода актеров, чьи портреты у нас висят на стене памяти в фойе театра, она собирала всех, особенно, чтобы молодежь была, и рассказывала об этом человеке. Потому что знала всех. И помнила историю театра чуть ли не с основания. Нелли Ивановна всю жизнь прослужила в Театре Чехова и ушла из жизни тоже на сцене.
